ТАМИЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА Самыми ранними известными нам литературными памятниками дравидского Юга Индии были поэтические произведения на тамильском языке, относящиеся в целом к периоду с I по III в. н. э. Впоследствии их объединили в два поэтических сборника: «Эттуттохей» («Восемь антологий» — собрание коротких стихотворений) и «Паттуппатту» («Десять поэм» — собрание больших поэм). Это, видимо, лишь небольшая часть литературы древнего Тамилнада, не дошедшей до нас полностью, но представленной этими сборниками весьма ярко. Мы не располагаем определенными данными о ее возникновении и факторах ее развития, но можно полагать, что она восходит к более ранней устной поэтической традиции, явившейся продуктом мегалитической культуры, развивавшейся на Декане в I тыс. до н. э. и давшей, кроме тамильской, еще и поэзию на пракрите махараштри, зафиксированную впоследствии в антологии Халы «Саттасаи».
Тамильские легенды связывают происхождение и развитие поэзии на Юге Индии с так называемыми «тремя сангами» — древнетамильскими поэтическими академиями, процветавшими с незапамятных времен под покровительством царей династии Пандья. В них входили поэты, знатоки и ценители поэзии, ученые, представители родовой знати и даже цари. Члены санги собирались в особом зале или на плоту, который плавал посреди священного храмового пруда в Мадуре, столице царства Пандья. По легендам, плот этот мог увеличиваться или уменьшаться в размерах в зависимости от того, достоин или нет новый претендент занять на нем место. Основными задачами санги были отбор и оценка наилучших поэтических произведений.
Легенда рассказывает о трех тамильских сангах, сменивших одна другую. Первая якобы находилась в Южной Мадуре, на мифическом материке Лемурия, и главой ее был сам Шива. Она просуществовала 4400 лет и погибла вместе с материком во время всемирного потопа. Ей наследовала санга в городе Кападапурам, которая тоже погибла во время потопа спустя 3700 лет. Затем поэтическую традицию в течение 1850 лет поддерживала третья санга — в Северной Мадуре.
Понятно, что легенда о трех сангах, до сих пор принятая на веру многими тамильскими исследователями, призвана утвердить глубокую древность и непрерывность тамильской литературной традиции. Однако достоверными сведениями о сангах, даже о третьей, самой близкой нам по времени, к которой возводится поэзия «Восьми антологий» и «Десяти поэм», мы не располагаем. В принципе существование в древнем Тамилнаде своего рода поэтической академии вполне возможно, но весьма примечательно, что эти сборники, традиционно именуемые «поэзией санги», сангу нигде не упоминают, а их содержание далеко от интересов какой-либо аристократической академии и тесно связано с жизнью всего тамильского общества первых веков н. э., общества весьма пестрого и в этническом, и в политическом отношении, в значительной степени подчиненного идеалам родо-племенного строя. В то время поэзия изобилует сведениями не о придворных, а о странствующих поэтах, которые были фактически создателями древнетамильской устной песенно-поэтической традиции. Их поэмы и песни записывались на пальмовых листах, обрабатывались, теоретически осмыслялись и канонизировались. Эту работу, по-видимому, и можно воспринимать как первый известный нам результат деятельности какого-либо общества типа поэтической академии, если таковая все же существовала. Канонизированная песенно-поэтическая традиция естественно становилась образцом для подражания и моделью поэтического творчества. Традиционно поэзия санги — авторская, но не всегда можно с достоверностью определить, кто скрывается за именем, приложенным в антологии к тому или иному стихотворению: истинный его создатель, редактор или имитатор.
С предполагаемой деятельностью поэтической академии связан наиболее авторитетный в тамильской традиции грамматико-поэтический трактат «Толькаппиям» («О древней поэзии»), текст которого был окончательно отредактирован приблизительно в IV—V вв. н. э. Первые две части трактата посвящены вопросам языка и грамматики, третья — «О содержании поэтических произведений» («Поруладихарам») — собственно поэзии. В ней закрепляются основные поэтические нормы, указываются годные для поэзии темы, возможные поэтические ситуации, разбираются специальные вопросы стилистики и поэтической техники (выбор слов, употребление сравнений, просодия).
Закрепленная в «Толькаппиям» древнетамильская поэтическая традиция делит поэзию с точки зрения содержания на две категории: поэзия пурам — гражданская (пурам — букв. «внешнее») и поэзия ахам — любовная (ахам — букв. «внутреннее»). Пурам, поэзия по характеру героическая, непосредственно связана с тем временем (I—III вв. н. э. и ранее), когда постоянно происходили военные столкновения между тремя тамильскими царствами — Чера, Чола и Пандья, а также между многочисленными княжествами и племенами Юга. Подавляющее большинство героических стихов — панегирики, в которых царь или князь предстает как щедрый и справедливый правитель, энергичный, мужественный и могучий воин.
Поэты, слагавшие хвалебные песни, редко оставались при дворе правителя надолго. Большинство из них вели странствующий образ жизни, и являлись они к царю или князю с тем, чтобы получить за свою песню щедрое угощение и награду. С этим связано возникновение своеобразной жанровой формы тамильского панегирика — аттруппадей — «наставление на путь». Эта форма, несомненно выросшая из устной песенно-поэтической практики, подразумевает следующую ситуацию: странствующий поэт встречает другого поэта и, видя его бедность, изможденность, рекомендует ему отправиться к такому-то правителю, который накормит поэта, щедро одарит его. Обыгрывание этой ситуации давало возможность косвенного восхваления патрона, что вполне отвечало стремлению поэтов избегать в панегириках прямолинейности, делать их более интересными и гибкими.
Фигуры царей в поэзии антологий и поэм наделяются всеми основными атрибутами эпических героев — необыкновенной силой, бесстрашием, неукротимым гневом, часто чудесным рождением. Заметны в ней и такие приметы эпического стиля, как постоянные мотивы, словесные формулы, однако в ней нет широкого эпического действия, поэтому панегирический жанр не следует рассматривать в традициях героико-эпической поэзии, наподобие древнегреческого или древнеиндийского эпосов.
Поэзия ахам раскрывает другую сторону жизни древних тамилов, связанную с сакральным значением семьи, домашнего очага. По стихам ахам можно восстановить систему древних представлений, обычаев, обрядов, в рамках которых развивались взаимоотношения влюбленных — сначала до брака, затем в годы супружества. Однако жизненная конкретность поэзии ахам все же условна, ибо представления, обычаи и т. п. даны в ней в застывшей, обобщенной поэтической ситуации. Герои поэзии ахам — и это соответствует ее характеру — безымянные обобщенные типы, о чем говорится в одной из сутр «Толькаппиям»: «Когда имеют дело с пятью известными людям темами поэзии ахам, то [героев] не наделяют именами».
Основные любовные ситуации даны в соответствии с определенным местом и временем действия: пейзажем, сезоном, частью суток. Сочетание этих элементов и соответствующей им ситуации образует поэтическую тему, которая называется «тиней» (букв. — «разновидность»). Названия пяти основных тем происходят от соответствующих ландшафтов, которые, в свою очередь, определяются по имени наиболее приметного, характерного растения. Так, тема куриньджи связана с горным ландшафтом, холодным сезоном года, ночью, ее любовная ситуация — любовь с первого взгляда, тайная встреча; тему муллей определяют: ландшафт — леса и пастбища, время года — сезон дождей, время суток — вечер, ситуация — жена терпеливо ожидает возвращения мужа; тему нейдаль — страдания в разлуке, сезон не предусмотрен, время суток — вечер; тему палей — разлука, жаркое время года, полдень; тему марудам — супружеская размолвка, сезон не предусмотрен, утро.
Каждое стихотворение ахам по форме представляет собой обращение того или иного героя, главного или второстепенного, к другому герою. Главными являются безымянные влюбленные (супруги), второстепенными — чаще всего подруга героини, ее приемная мать, возничий, панан (музыкант) и другие персонажи.
Кто произносит монолог, какова вызвавшая его ситуация, как правило, бывает ясно из текста. Часто определяющие элементы даны намеком — упоминаются или цветок, или животное, или деталь пейзажа, иногда что-то говорится о времени года. Всем этим фактически задается тема. Когда же этих определяющих элементов в стихотворении нет, читателю помогают колофоны, которыми составители снабжали стихи антологий.
По сравнению с поэзией пурам, непосредственно откликавшейся на события жизни, поэзия ахам требовала от поэта гораздо больше выдумки и мастерства, так как он должен был оживлять уже в значительной степени готовые, отобранные традицией поэтические схемы.
Интересно отметить, что при всей широте отражения жизни в поэзии древнего Тамилнада религиозным настроениям отведено сравнительно мало места. Непосредственно они воплощаются, собственно, только в двух произведениях: антологии «Парипадаль» («Стихи в размере парипадаль», IV—VI вв.), состоящей из гимнов в честь Тирумаля (Вишну), Муругана (древнетамильский бог юности, силы, войны, отождествляющийся с сыном Шивы Субраманьей) и священной реки Вайхей; и в поэме Наккирара (IV в.) «Тирумуругаттруппадей» («Наставление на путь к Муругану»).
Говоря об эстетических достоинствах поэзии санги в целом, следует заметить, что в ней также чрезвычайно ценилось умение точно и лаконично описывать видимый мир, и это изобразительное мастерство составляет, пожалуй, наиболее ценное художественное достоинство древнетамильской поэзии.
К середине I тыс. н. э. в тамильской литературе ощутимо усиливается влияние мифологии североиндийского индуизма. В это же время заметно возрастает пропагандистская активность буддистов и джайнов на Юге Индии, в связи с чем содержание тамильской поэзии существенно меняется: идеалы «героического века», родоплеменная архаика вытесняются представлениями о четырех жизненных стадиях и их идеальных целях: дхарме, артхе, каме и мокше; мотивами отрешения от жизни, аскетизма, кармического воздаяния и т. п. Возникает традиция дидактики, которая в наиболее чистом виде представлена комплексом «Восемнадцать произведений низкого счета» («Падиненкижкканаккы»), хронологически следовавшим за поэзией антологий и поэм и в основном сложившимся, по-видимому, в период с IV по VIII в. Каждое произведение этого комплекса представляет собой сборник стихов, чаще всего четверостиший, созданных каким-либо одним поэтом или одному поэту приписываемых.
Не все сборники среди «Восемнадцати произведений...» открыто дидактичны; некоторые разрабатывают традиционную тематику. Так, один из них восхваляет воинские доблести царя династии Чола (пурам); пять — представляют собой антологии любовной поэзии (ахам). Стихи этих сборников отличает отточенность техники, многообразие приемов, но в стихах сказывается эклектическое использование достижений поэзии санги, излишнее увлечение формой, и они во многом уступают последней в живости и непосредственности.
Формализм присущ и дидактическим сборникам, что можно заметить даже в некоторых названиях, отражающих стремление авторов конструировать свои максимы, афоризмы и наставления по единому, чисто внешнему, в частности числовому, принципу: «Три пряности» Налладанара, «Поднос с четырьмя драгоценными камнями» Виламбинаханара, «Пять корешков мудрости» Маккарийасана. Авторы дидактических сборников исповедовали различные религии, но в целом преобладали идеи джайнизма, хотя круг затронутых в сборниках представлений, моральных и этических норм настолько широк, что говорить о какой-либо четкой религиозной их принадлежности трудно. Проповедуемые авторами идеи подаются, как правило, в форме более или менее кратких афоризмов, причем в них широко используется народная житейская мудрость, пословицы, типично фольклорные сравнения. Однако стремление облечь мысли в стихотворную форму нередко приводит к механическому сочетанию разнородных сентенций.
Два великих памятника тамильской культуры созданы в традиции дидактического комплекса — это «Тируккурал» и «Наладийар».
«Тируккурал» («Священные куралы») — сборник из 1330 куралов (двустиший определенного метрического образца) — стихотворных афоризмов, создание которых приписывается легендарному мудрецу Тируваллувару. Сборник состоит из трех частей, соответствующих трем традиционным целям жизни древнего индуса: дхарме, артхе и каме. Конечная цель — мокша, освобождение души от материальных уз, т. е. круга перерождений, не отражена в «Курале», так как, создавая свои афоризмы, автор прежде всего имел в виду мирянина.
В первой части «Тируккурала» собраны афоризмы о нравственном облике человека. В центре внимания — идеальный образ заботливого семьянина, гостеприимного хозяина. Говоря о добродетельном поведении, автор не придерживается какой-либо определенной религиозной доктрины. Впрочем, в некоторых случаях можно заметить джайнскую или буддийскую направленность высказываний, но в целом из различных учений автор выбирает то, что в наибольшей степени соответствует его широким гуманистическим воззрениям. Так, в произведении есть главы о любви, гостеприимстве, благодарности, доброте, незлобивости, щедрости сердца и т. д.
Вторая часть «Тируккурала» посвящена общественной деятельности человека. Здесь трактуются вопросы государственного устройства, обязанностей чиновника и царя, методы правления и т. п. В этой части проявилось знание Тируваллуваром санскритского трактата «Артхашастра». Однако существенное различие памятников состоит в том, что «Артхашастра» предлагает точно разработанные нормы поведения, тогда как Тируваллувара опять-таки больше интересует философская и нравственная их основа. Его суждения представляют собой оценку тех или иных явлений с точки зрения некоего высокого идеала, что, впрочем, не мешает видеть в них глубокую практическую мудрость человека, обладающего большим жизненным опытом. Неудивительно поэтому, что вторая часть в значительной степени посвящена не столько общественным обязанностям человека, сколько главным принципам жизни и поведения; здесь содержатся главы об учении, о мудрости, о побеждении пороков, о дружбе, о бесстрашии в беде и т. д.
Имея в виду несомненное соответствие трехчастной структуры «Курала» структуре санскритской дидактической литературы (трактаты, посвященные дхарме, артхе, каме), вполне логично ожидать соотнесенности его третьей части, посвященной любви, с санскритскими сочинениями типа «Камасутры» Ватсьяяны. Но в «Курале» эта часть резко отходит от прямой дидактики и описывает развитие любовного чувства в традициях классической поэзии ахам. Естественно, что в двустишии не всегда возможно следовать канонам, выработанным в применении к совсем иным поэтическим жанрам, но в целом типичные для поэзии ахам любовные ситуации, каноническая образность проявляются здесь вполне отчетливо. Можно сказать, что третья часть «Курала» дает, пожалуй, первый в тамильской поэзии образец жанра ковей (букв. — «гирлянда»), затем широко распространенного в средневековой поэзии и представляющего собой последовательную цепь эпизодов, которые рисуют развитие взаимоотношений влюбленных.
Любовь предстает в «Тируккурале» как сильное, всепоглощающее чувство. Автор «Курала» передает различные, довольно тонкие душевные движения героев и в этом отношении превосходит более ранних поэтов. По существу, главы третьей части представляют собой серию вариаций, темой каждой из которых выбрана та или иная ситуация: «приближение к прекрасной богине», «безутешность в разлуке», «беседа с сердцем» и т. д.
«Туруккурал» — одна из самых почитаемых книг на Юге Индии. Отсутствие религиозного фанатизма, глубина и оригинальность суждений сделали его популярным среди всех слоев тамильского общества. Влияние «Курала» на тамильскую культуру огромно, недаром его нередко называют «тамильской ведой».
«Наладийар» (букв. — «Четырехстрочник», VII—X вв.) — сборник, состоящий из 400 четверостиший, разделенных, как и «Тируккурал», на три части. Правда, третья часть, посвященная любви, состоит всего лишь из десяти стихов. Такое пренебрежение к любовной теме понятно, если учесть, что доминирующей в произведении является проповедь бренности материального мира, проповедь сдержанности, отказа от земных наслаждений, а философски-спокойное отношение к жизни провозглашается в стихах истинной ценностью. Спокойствие, однако, отнюдь не означает полного безразличия к этическим проблемам — наоборот, постоянно подчеркивается мысль о необходимости активного и постоянного свершения благих деяний. Поэтому тема бренности человеческого существования, вообще очень характерная для «Наладийара», нередко связана в нем с напоминанием о скудной мере времени, отпущенной на эти деяния.
Непостоянно наше тело, как капелька росы на кончике былинки,
И потому быстрей свершай деяния благие.
Да — был человек, существовал, имелся,
И вот уж отошел под стоны близких.
Вообще круг идей, затрагиваемых в «Наладийаре», тот же, что и в «Тируккурале», но «Наладийар», несомненно, более аскетичное, строгое по тону произведение.
Проповеднический пафос выражен в «Наладийаре» более отчетливо. В стихах нередко встречается прямое обращение к некоему царю, возможно из династии Пандья, у которого, по легенде, нашли прибежище восемь тысяч джайнских монахов. Они подарили ему свои поучения, среди которых были и те, что затем составили 400 стихов «Наладийара». Стихи эти стилистически довольно неоднородны и, по-видимому, в самом деле создавались многими авторами и, более того, на протяжении длительного времени, примерно с VI по X в.
Кроме цикла «Восемнадцати произведений низкого счета», религиозная дидактика выражена еще в одном комплексе поэтических произведений, именуемом «Пять поэм» («Аимберукавиям»). Его составляют «Шилаппадикарам» (V—VI вв. н. э.), «Манимехалей» (VII—VIII вв.), «Валеиябади» (VIII—IX вв.), «Кундалакеси» (IX—X вв.), «Дживакасиндамани» (X в.). Объединение этих произведений, созданных на протяжении значительного периода времени, в один комплекс можно объяснить их принадлежностью к единой традиции, отделившейся от поэзии санги в результате включения в поэзию неизвестных ей ранее идейных и структурных элементов, основными из которых следует признать религиозную дидактику (преимущественно джаннско-буддийского толка), сюжетность, большой размер поэм и значительную зависимость от санскритской поэтики, а частности от жанра махакавья. Для этого комплекса характерно также заимствование сюжетов из нетамильских источников (это относится к трем последним поэмам).
Наиболее известными из всего цикла являются «Шилаппадикарам» («Повесть о браслете») и «Манимехалей» — «поэмы-близнецы», как их называют вследствие некоторой общности сюжетных линий. Первая, созданная, согласно традиции, принцем династии Чера Иланго, принадлежит к числу самых любимых тамилами книг. Она представляет собой увлекательное повествование о судьбе купца Ковалана и его жены Каннахи.
Ковалан увлекся танцовщицей Мадави, забыл о своих обязанностях семьянина и растратил все свое состояние. Когда он, раскаявшись, вернулся домой, Каннахи, верная и любящая супруга, ни словом не упрекнула его и отдала мужу свои ножные браслеты с драгоценными камнями — единственное оставшееся их богатство. Ковалан решил продать эти браслеты в Мадуре и вместе с женой отправился в трудный и далекий путь. Когда он в Мадуре пошел к ювелиру, тот ложно обвинил Ковалана в краже и донес на него царю. Царь, не разобравшись в деле, приказал страже убить Ковалана. Узнав об этом, Каннахи пришла к царю, обвинила его в неправедном правлении, а затем, выйдя на улицы города, охваченная горем и гневом, вырвала свою левую грудь, а она тотчас обратилась в пламя, которое сожгло город. Перед Каннахи появилась богиня Мадуры и попросила ее помиловать жителей. Гнев Каннахи смягчился, и через некоторое время Индра вознес ее на небо, где она соединилась с мужем и стала богиней супружеской верности. В конце поэмы рассказывается о том, как царь Черы Сенгуттуван, пораженный этой историей, устанавливает в своем царстве культ богини Каннахи и воздвигает ее статую, высеченную из камня.
Две темы определяют основное идейное содержание поэмы — тема кармического воздаяния и тема женской чистоты. Первая непосредственно связана с судьбой Ковалана, гибель которого в поэме рассматривается отнюдь не как наказание за некоторое легкомыслие или отступление от семейного долга, а как результат его деяний, совершенных в прошлом рождении. Тема кармического воздаяния, несомненно, заимствована тамильским автором из пришедших с Севера Индии религиозных учений. Вторая главная тема — супружеская верность жены — восходит к исконно дравидийским представлениям о необычайном значении женской верности, о связанном с ней живительном, плодородном начале. «В стране, где женщины добродетельны, не обманывают дождевые тучи, не кончается изобилие, не ослабевает мощь царя», — говорится в поэме. Кстати, установление культа богини Каннахи в царстве Чера ставится автором поэмы в несомненную заслугу Сенгуттувану, восхвалению которого отводится в поэме немало места: панегирические мотивы составляют, по существу, основное содержание ее третьей части.
Художественная ткань «Повести о браслете» необычайно ярка и красочна. С присущими древнетамильским поэтам точностью и живостью деталей автор рисует картины тамильских городов и сел, великолепные пейзажи, причем полностью следует здесь канонам и традициям поэзии санги. Легко выделяются в поэме признаки характерных для нее поэтических форм: стихотворений на темы — тиней, «наставления на путь», панегирика и т. д. Поэма насыщена фольклорными элементами: в ней приводятся многочисленные песни (или подражания им) рыбаков, горцев, встречаются описания народных обычаев и обрядов.
Вторая поэма эпического цикла — «Манимехалей» Саттанара — рассказывает о жизни дочери Ковалана и танцовщицы Мадави по имени Манимехалей, которая с юных лет посвятила себя служению буддизму, распространению буддийских идей. Этим, в сущности, и определяется идейное содержание поэмы: многочисленные приключения героини, вставные истории, отступления и эпизоды в основном должны разъяснять те или иные стороны учения Будды или восхвалять его. В поэме чрезвычайно силен фантастический, сказочный элемент (чего почти нет в «Повести о браслете»): в ней значительную роль играют вещие сны, перевоплощения героев, путешествия по времени, волшебные предметы, встречи с божествами и т. п. Две главы поэмы целиком посвящены изложению основных философских систем Древней Индии (в контексте философского диспута, который ведет Манимехалей с мудрецами различных школ) и, таким образом, представляют собой первый философский трактат на тамильском языке.
С пропагандой буддийских и джайнских идей связаны и три других произведения цикла: буддийская «Кундалакеси» Надакуттанара и джайнские «Валеиябади» (автор неизвестен) и «Дживакасиндамани» Тируттаккадевара. Первые две поэмы, названные по именам действующих лиц, к сожалению, почти не сохранились. «Дживакасиндамани» («Волшебный самоцвет [жизнеописания] Дживаки») рассказывает о приключениях, любовных встречах, правлении принца Дживаки, который к концу жизни проникается идеями джайнской этики, оставляет царство и становится монахом.
Кроме упомянутых, во второй половине I тыс. был создан еще целый ряд джайнских поэм, например «Перунгадей» («Большой сказ») Конгувелира, тамильская версия «Брихаткатхи»; «Суламани» («Бриллиант в диадеме») Толаможиттевара, поэма на сюжет из «Махапураны». Их появление свидетельствовало о жизнестойкости джайнской религии на Юге Индии и о некотором усилении деятельности джайнов в это время. Однако их влияние в целом все же заметно падает в связи с бурным развитием начиная с VI в. религиозного течения бхакти, оттеснившего джайнизм (не говоря уже о буддизме) и противопоставившего себя традиционному брахманизму, хотя и выросло на почве последнего.
Сущность этого течения состоит в том, что основное условие общения человека с богом — чувство, живая любовь к богу, поиски непосредственного эмоционального контакта с ним. При этом отпадает необходимость во внешней обрядности или сложных процедурах познания бога, что обусловливает демократический характер этого течения и делает ненужным сословие жрецов-брахманов.
Весьма характерным для бхакти является его органическая связь с поэтическим творчеством. Религиозные эмоции находят самое непосредственное выражение в жанре религиозного гимна. Этот по существу весьма свободный жанр опирается на мифологию вед, эпоса, санскритских пуран (используются также и некоторые тамильские легенды и предания), которая представлена здесь в «свернутом» виде — в эпитетах бога, обращениях к нему или намеках на те или иные пуранические эпизоды. Главное же в гимнах — переживания самого поэта и яркое описание его внутреннего состояния: томления духа, любви к божеству, желания слиться с ним и т. п. Ряд моментов позволяет говорить о чертах внутренней ритуальности поэзии бхакти: непременное восхваление бога и наряду с этим самоуничижение адепта, изображение его душевных мучений, нередко представленных как настоящая любовная страсть. Да и сам процесс поэтического творчества с точки зрения учения бхакти можно рассматривать как акт в известном смысле ритуальный.
Первыми тамильскими текстами религиозно-гимнового характера, в которых различимы существенные черты поэзии бхакти (экстатическое воспевание божества, указания на близость его к адептам), следует считать включенные в поэзию санги антологию «Парипадаль» и поэму «Тирумуругаттруппадей». Зрелая традиция бхакти VI—XII вв. представлена двумя циклами стихов: вишнуитским «Налайирадивьяппирабандам» («Четыре тысячи божественных стихов») и двенадцатью «Тирумурей» («Священными сборниками»), созданными в русле шиваитского бхакти.
Из поэтов-вишнуитов, называемых альварами (точнее ажвар — «углубленный»), наиболее известны имена Перияльвара (IX в.), автора поэмы «Тируможи» («Священное слово»); Тирумангайальвара (VIII—IX вв.), наиболее ученого из вишнуитских поэтов и самого плодовитого, автора шести поэм; Наммальвара (или Садагопана, IX—X вв.), одно из произведений которого — «Тирувайможи» («Слово уст священных») — можно назвать квинтэссенцией религиозности и поэтического опыта вишнуитского бхакти на Юге Индии; поэтессы Андалъ (IX в.), с детских лет посвятившей себя служению Вишну и описывавшей в стихах свою любовь к нему. Более всего известна ее поэма «Тируппавей» («Священный обряд»), написанная в форме девичьих песен, восхваляющих Кришну. Эти песни исполняются во время древнего ритуала купания, который, по поверьям, принесет им счастливое замужество, потомство и благосостояние.
Систематизатором вишнуитской поэзии бхакти был некто Натхамуни (очевидно, X в.), значение которого состоит еще в том, что он был первым вишнуитским философом-теологом на Юге Индии.
Вторая линия бхакти, шиваитская, имела для Юга Индии неизмеримо большее значение, чем вишнуитская, что, возможно, связано с тем, что образ Шивы вобрал в себя много местных культов и был больше связан с автохтонной культурой. Во всяком случае, линия активного развития шиваитской поэзии началась раньше (в VI в.) и закончилась позже (XII в.) вишнуитской.
Первые семь сборников шиваитского цикла носят название «Деварам» («Гирлянда богу») и созданы тремя великими поэтами — Аппаром (VII в.), Самбандаром (VII—VIII вв.) и Сундараром (VIII—IX вв.). Гимнам каждого из них свойственны некоторые индивидуальные качества (например, Самбандар менее эмоционален, чем, скажем, Аппар; Сундарар — наиболее изыскан из них и т. п.) при общих, типичных для данной традиции чертах: выражение всепоглощающей любви к Шиве, самоуничижение перед богом, интерес к собственному душевному состоянию, определенная автобиографичность (например, стыд за принадлежность в прошлом к джайнской общине у Аппара, борьба Аппара и Самбандара с джайнами, семейная жизнь Сундарара).
Восьмой священный сборник шиваитского бхакти составляет поэма «Тирувашагам» («Священное речение») Маниккавашагара (IX в.). Это громадное и сложное произведение безусловно является вершиной поэзии всего комплекса. Масштабность шиваитских идей, яркость образов, необычайное разнообразие поэтических форм (заметно определенное пристрастие автора к фольклорным жанрам), высокое поэтическое мастерство — все это объясняет то громадное влияние, которое поэма оказала на последующую культуру тамилов.
В пятидесяти одной части поэмы прослеживаются самые тонкие душевные движения поэта, охваченного то колебаниями и сомнениями, томлением и расслабленностью духа, то бурной радостью, надеждой, любовью и восторгом приобщения к Шиве. Сам Шива как объект богопочитания предстает в поэме со всеми своими мифологическими атрибутами, однако нередко он трактуется автором как некое вселенское начало, абстрактное и универсальное. Иначе говоря, гимны приобретают философский характер, и это знаменует начало философской традиции в русле шиваитской религии.
Из поэтов других шиваитских сборников заслуживают упоминания Тирумулар (VII в.), автор поэмы «Тирумантирам» («Священные заклинания»), составляющей 10-й сборник, поэтесса Карайккал (VI в.), которая, как рассказывает легенда, ради Шивы отреклась от семьи, от своей красоты, стала бродить по шиваитским святыням в образе уродливой дьяволицы и слагать в честь Шивы стихи, полные любви и преданности.
Двенадцатый, завершающий сборник комплекса — «Перияпуранам» («Большая пурана») Секкижара (XII в.), который продолжает начатую Сундараром, подхваченную затем Намби Андар Намби (в одиннадцатом сборнике) традицию восхваления шиваитских поэтов-бхактов (именуемых «наянары», т. е. «предводители»), ставших уже в русле традиции святыми. В легендах о наянарах, изложенных Секкижаром, можно проследить типологию образа поэта-бхакта, служителя Шивы. Фигуры поэтов довольно разнообразны: неистовый в борьбе с джайнами Аппар, баловень судьбы и гуляка Сундарар, «женщина-привидение» Карайккал, царский министр Маниккавашагар и т. д. Но их истории, однако, роднит целый ряд моментов, составляющих модель жизнеописания бхакта, включающую в себя, в частности, мотивы избранничества, встречи с Шивой и зарождение тяготения к нему, поэтического озарения, полного подчинения Шиве (нередко с отказом от семейной жизни), а также чудесного вмешательства Шивы в судьбу своего адепта.
В период расцвета традиции бхакти тамильское поэтическое искусство проявило себя и в светской поэзии. Здесь прежде всего следует сказать о переложениях древнеиндийских эпических поэм «Махабхараты» и «Рамаяны». Поэмы эти были известны на Юге Индии с первых веков новой эры, и попытки их изложения на тамильском языке делались, вероятно, не раз. Однако до нас дошли лишь фрагменты «Махабхараты» («Барадам») Перундеванара (IX в.) и поэма Камбана «Рамаяна» (или «Камбарамаяна», предположительно X в.).
В изложении сюжета, делении поэмы на книги Камбан придерживается «Рамаяны» Вальмики, но, в отличие от нее, Рама предстает в ней последовательно и определенно как воплощение (аватара) бога Вишну. В связи с этим несколько меняется трактовка некоторых эпизодов и персонажей. В частности, Бхарата предстает не только как верный и преданный брат Рамы, но и как любящий и трепетно почитающий его бхакт. В ряде деталей и описаний чувствуется приверженность Камбана литературной традиции поэзии санги, что придает его «Рамаяне» несомненное своеобразие. К этому следует добавить исключительные поэтические достоинства поэмы — живость языка, образность, красоту стиха и его формальное совершенство, которое в это время начинает высоко цениться, в особенности при дворах тамильских царей. Искусство поэзии достигает расцвета в творчестве придворных поэтов Джаянгондара, Оттаккуттара, Пухаженди.
Джаянгондар (конец XI — начало XII в.), поэт царей династии поздних Чолов, прославился поэмой «Калингаттыппарани» («Парани о походе на Калингу»), в которой описывает — с немалой долей фантастики — завоевание царем Чолы страны Калинга. Жанр парани подразумевает восхваление героя, якобы убившего в битве 1000 (или 700) слонов.
Оттаккуттар (XII в.) известен панегирическими поэмами в жанре ула, описывающими шествие героя по городу во главе торжественной процессии, причем многочисленные поклонницы героя наблюдают за ней из окон. Оттаккуттар писал и в жанре пиллеиттамиж (поэма о детстве героя).
Источник: Гринцер П. А., Дубянский А. М., Серебряков И. Д. Тамильская литература // История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1983—1994. — На титл. л. изд.: История всемирной литературы: в 9 т.
Т. 2. — 1984. — С. 74—81.